80 лет назад, 29 марта 1942 года, гитлеровцы убили либо сожгли заживо людей в деревне Хвойня Лучицкого сельсовета. Жертвами, по разным источникам, стали от 1300 до 3000 человек. Деревня так и не восстановилась. Журналисты «Гомельскай праўды» побывали в этом полесском крае и поговорили с местными жителями о том, чего нельзя забывать.
На вас поставят пушку, но вы не бойтесь
В Хвойне в одном из нескольких оставшихся домов живет свидетельница тех страшных событий Мария Левчугова. Ей было шесть лет, когда пришли фашисты. Они окружили деревню, заходили в жилища и говорили: «Идите-идите, на вас поставят пушку, но вы не бойтесь».
– Мама завязала нам головы платками и, когда пришел немец, сказала, что у детей тиф. Оккупанты его боялись, поэтому нас не тронули. Остальных загоняли в сараи и поджигали. Кто-то выскакивал оттуда, но их сразу же убивали. Фашисты не сходили с места, пока сарай полностью не сгорал. После жгли дома один за одним. Когда дошли до нашего, мы подумали: всё, надежды нет. В этот момент где-то недалеко разорвался снаряд, который пустили партизаны из урочища Рудня. Немцы испугались, отбежали от нашего дома и спрятались, – рассказывает Мария Викторовна.
Недалеко от жилища была землянка, мама с четырьмя детьми, их дядя с женой ползком добрались до убежища. Мама Марии посадила всех в угол, а сама стала у двери. Сказала, что, если немцы зайдут, пусть сразу целятся в нее, чтобы не пришлось видеть, как убивают детей. Но фашисты подожгли их дом, а землянку не тронули. – Позже мама вышла на улицу и увидела, что всё сожжено, отвязанный скот ходит по улице. Она поймала вола, запрягла его в сани, и мы поехали к лесу. По пути послышался выстрел из поселка. Мама говорит: «Если что, вола отпустим, а сами прыгнем в снег и будем лежать». Когда добрались, на востоке закраснелось солнышко, как сейчас помню. Нам кто-то принес жменьку пареной ржи. Остались жить в лесу: строили курени, а немцы их жгли, – говорит собеседница.
На этом испытания для героини не закончились. Вскоре она попала в Озаричи. До лагерей их гнали пешком из Октябрьского.
– Мы шли в конце колонны, много чего видели. Если кто-то обращался к оккупантам или был больным, отставал – всех уничтожали. Братик мой говорил: «Мамочка, только не бросай меня, не оставляй», – с дрожью в голосе вспоминает Мария Левчугова.
В Озаричи впускали по одному человеку: мужчин отдельно, женщин отдельно, детей у них отнимали. Стояли страшные плач, крик…
– Нам пришлось сидеть в болотине. Лечь нельзя, сидели на купинках и день и ночь под открытым небом. Пробыли там где-то четыре дня. Было холодно, зима, но мы привыкли. Иногда партизаны подкидывали нам сухих яблок. Немцы кидали хлеб и, если замечали, что кто-то взял второй кусок, – сразу убивали. Сыпали капусту по земле, люди собирали. Один раз мама сходила на такую «раздачу» и больше не захотела, поэтому мы сидели без хлеба. Я теперь думаю: как мы выживали? – удивляется ребенок войны. – А потом пришли наши войска и освободили нас. Мы бадзялись, пока не освободили нашу деревню. Вернулись на пустое: ни хаты, ни лопаты, ни одежки. Было голодно и холодно. В других деревнях во время войны люди засевали землю, мы собирали там гнилую картошку. Не дай бог такое видеть!
В воздухе витает атмосфера беды
Историю Хвойни и Лучицкого сельсовета подробно изучает учитель русского языка и литературы Лучицкого детского сада – средней школы Яна Чернушевич. Приехала сюда с Гродненщины в 1990 году и очень быстро прижилась на Полесье, полюбила его всей душой.
– До войны Хвойня была достаточно большой деревней. Там работали школа, колхоз, магазин. 29 марта 1942 года она погибла. Согласно воспоминаниям и некоторым документам, в тот день пришли две колонны гитлеровцев. Согнали всех мужчин на центральную улицу и заставляли их долго бегать и ходить, чтобы они потеряли силы и не оказали сопротивления. Немцы начали выгонять из домов всех, кто более-менее мог стоять на ногах. Мужчин жгли в одном сарае, женщин и детей – в другом. Крики и стоны терялись в звуке автоматных очередей и треске горящих бревен. Потом оккупанты пошли по деревне. Оставшихся в домах больных и немощных убивали, поджигали жилища. Таким образом в Хвойне уничтожили 1300–1380 человек, такое число называет большинство источников. Мне встречалось и другое количество – более 3000 человек. Но всего в деревне было 350 дворов. Получается, в каждом должно было жить около десяти человек – это много. Поэтому такому показателю не верю, – рассуждает учитель. – После войны у людей были другие проблемы, о статистике особо не думали. Надо было выживать, строить дома. Поэтому, возможно, ни одно из этих чисел недостоверно.
Есть теория, что населенные пункты пылали в огне не просто так: тех, кто подчинялся и «хорошо» себя вел, не трогали. А деревни, которые продолжали помогать партизанам и не принимали гитлеровский режим, сжигались в наказание. Такая же легенда существовала и о Хвойне. Но, собственно говоря, политика была ясна: уничтожать и уничтожать, говорит Яна Чернушевич.
– Когда приезжаю в Хвойню, в воздухе витает атмосфера беды, непрекращающейся беды, хотя случилось это 80 лет назад. То, что произошло в 1942-м, воспринимаю как личную трагедию. Столько времени живу на земле и не могу уяснить, кто ставит такой чудовищный эксперимент во вселенной, что один человек стремится уничтожить другого? Как люди могут сжигать и убивать, при этом хорошо себя чувствуя? Мне этого не понять, – делится размышлениями учитель.
В Хвойне установлено несколько памятников. Один расположен в месте, где захоронено 700 мирных жителей, сожженных фашистами. Второй – в низине, там покоятся 407 человек. Под третьим похоронены более 600 погибших. Ребята из Лучицкой средней школы – детского сада ухаживают за памятниками.
– Дети, которые любят поболтать и повредничать, в этих местах становятся совершенно другими, молча выполняют работу, – говорит собеседница. – Вообще, наше воспитание держится на трех китах: первое – человек не может относиться с трепетом к тому, о чем не знает. А нынешнее поколение очень мало знает о войне. Поэтому наша цель – доносить им как можно больше информации. На второе место ставим сострадание. Почти не осталось ни узников, ни ветеранов. Но пока они были живы, ходили к ним в любое время года, не ожидая праздников. Помогали чем могли: снег расчистим, дров принесем. А старым людям не хватает общения, начинают рассказывать истории… Что ни человек, то герой, что ни ситуация, то подвиг. И дети меняются на глазах. Хулиган, которого обычно невозможно успокоить, внимательно слушает дедушку, задает вопросы. И третий момент – это память: ухаживаем за памятниками и могилами в Копцевичах, Хвойне, Лучицах.
«Горит моя Родина»
Яна Чернушевич предоставила «Гомельскай праўдзе» материалы и воспоминания свидетелей. У Ольги Примаковой из агрогородка Новоселки Петриковского района мама родом из Хвойни. В 1942-м они жили в 18 километрах от деревни. Когда в Хвойню пришли немцы, мама Ольги Максимовны сказала: «Горит моя Родина». Женщина пережила Озаричские лагеря, где пробыла 12 дней. По ее словам, туда свозили, чтобы заразить тифом, «потому что чувствовали, что уже конец войны будет, что немцы не побеждают». А когда их пришли освобождать советские войска, начался шум, людей стали выпускать. «Мама идет, переступает через мертвых, а я не могу, стою и плачу. Мама сказала, чтобы я закрыла глаза и шла. Нельзя было ступить так, чтобы не на мертвого, там все сплошное. Лежали и дети, и мужчины, и женщины».
На стенде в Лучицкой школе расположена информация о сожженной Хвойне и других деревнях района, дети и учителя могут почитать выдержки из документов и рассказы очевидцев. В том числе воспоминания Тамары Аземши из деревни Лучицы о том, как их гнали в лагерь:
– На дороге ребеночек маленький, закрученный одеяльцем. Мама его куда-то делась, может, убили или умерла. Подошел немец, открыл этот конвертик. Достал наган, бухнул, и только ребенок крикнул. Оставил его там и дальше пошел.
Вера Козлович из деревни Копцевичи своими глазами видела, как в сушилке для льна сожгли семью председателя колхоза и семью бригадира.
– На следующий день немцы ушли, а мы и родственники вытаскивали эти трупы. Были одни головешки черные. Их положили на землю и опознавали, где кто. Ребенок маленький тоже сгорел, – рассказала Вера Николаевна.
В 1944 году ей удалось спастись из детского лагеря Скобровка в Пуховичском районе Минской области, где у детей брали кровь для немецких солдат.
– Когда вытянут кровь, а брали раза четыре, помногу, дите становилось белым как бумага. Когда солнце припекало, ребенок валился к стенке. Немец приходил, хватал за руку или рубашку и тянул его. За больницей была выкопана канава, в нее бросали еще живого ребенка, и он уже там умирал, – говорится в воспоминаниях.
В акте Копаткевичской районной комиссии ЧГК о преступлениях, совершенных немецкими оккупантами в районе, зафиксировано, что 1 августа 1941 года, приехав в деревню Баянов Теребовского сельсовета, арестовав бывшего председателя колхоза Грамоича (возможно, речь о фамилии Грамович) Петра Кондратьевича и рабочего артели «Прогресс» Расовского Лейбу, фашисты отвели их в урочище и замучили. На трупах были следы жестоких издевательств: разбиты черепа, выколоты глаза, грудные клетки изрезаны кинжалами.
Также на стенде есть выдержки из акта военно-медицинской комиссии представителей 354-й Калинковичской стрелковой дивизии и гражданского населения о преступлениях вермахта, совершенных в Озаричских лагерях. В нем говорится, что немцы расстреляли 12-летнего мальчика Мишу Гусанова только за то, что он вышел за пределы лагеря за водой для семьи, 82-летнего Ивана Глуцкого – за то, что хотел развести костер, чтобы обогреть малолетних внучат. У Погодиной заболели дети, она стала требовать помощи. Фашисты расстреляли ее вместе с двумя детьми. На территории лагеря обнаружен труп 15–17-летней девочки, изнасилованной гитлеровцами. Груди ее изрезаны, отрезан нос, изорваны щеки, изурудовано все тело.
Без слез читать об этом невозможно. Чудовищное испытание прошли белорусы в годы войны. Те, кому удалось спастись, всю жизнь несут боль той трагедии в своей душе. Наша обязанность – сохранить их воспоминания, чтобы военные ужасы жили только на страницах газет и книг.
